Для автора книга — это усилие сделать большой труд. Это сертификат усидчивости и способности к связному сценарию в особо крупных.
Для читателя — он знает, что в книге кто-то уже отобрал контент по каким-то критериям, что не все подряд. Отбор защищает от мифа о свалке.
Принял участие в литературной жизни Москвы и планеты. Алексей Боярский организовал презентацию сборника рассказов «Записки офисного планктона» и позвал меня, чтобы я сказал что-то «о смерти бумаги», как за мной закреплено.
На презентации был один писатель из жюри. Он поведал об отборе офисных историй для сборника. Заодно и свой рассказ прочитал. Ну а что, публика — вот она, никуда не денется.
Я решил тоже. Но рассказа-то у меня нет. Поэтому, пока остальные выступали, я в углу на телефоне тихонько набил историю про Newsweek. А Алексей Ходорыч потом спрашивает: «О, это у тебя такая заготовка?». Не поверил.
Да, заготовка. Но не рассказ, а последний номер Newsweek, который у меня всегда в сумке лежит. Я однажды подумал, что вдруг случится выступать, а я достану последний номер Ньюсвика и на нем любое выступление построю. Так и носил с собой, пока экземпляр не истрепался. Теперь уже другой ношу, в целлофановом файлике (в свое время купил несколько штук, как будущий раритет).
Однако до сих пор так и не использовал – обходился.
Предпоследний из ньюсвиков
Вот Newsweek, последний номер. Журнал закрыли год назад. Я как раз был в Вашингтоне, специально запасся, думал — будет же раритет.
А потом какие-то люди взяли и возобновили выпуск, выкупив хладное тело.
Зачем? Во-первых, жалко, во-вторых, а вдруг?
Newsweek ведет себя как Алла Пугачева. Объявил об уходе со сцены и остался.
И весь печатный формат такой — какой-то недоушедший. Почему печать так цепляется?
Можно долго рассуждать о роли книги. Длинный текст – это толстая книга. А толстая книга — это метафора знания. Но сейчас длина чтения сокращается. Человечество отказывается от текстоцентризма. На наших глазах происходит финальная смерть Толстоевского.
Человек от интернета умнеет или глупеет? Мой ответ — да.
Тогда почему же все-таки книга, что в ней? Это не из-за контента. Контент можно и по-другому получить. Теперь не человек хочет контента, теперь контент охотится на человека. Контента как грязи, а счастья нет.
Что же дает книга? Во-первых, сертификация авторского статуса — для автора. Во-вторых, удостоверение предварительного отбора — для читателя.
Для автора книга — это усилие сделать большой труд. Это сертификат усидчивости и способности к связному сценарию в особо крупных.
Для читателя — он знает, что в книге кто-то уже отобрал контент по каким-то критериям, что не все подряд. Отбор защищает от мифа о свалке.
Свалка контента в интернете — это миф, потому что в интернете контент тоже проходит редакторский отбор. Просто в сети контент проходит отбор уже после опубликования. А в бумаге — до опубликования.
На этом, кстати, строится wow-эффект старых СМИ. Ухты, его показали по телевизору! Ухты, его пропечатали в газете! Поэтому книга — это все еще wow.
Мораль. Мы застали небывалое сжатие технологий во времени. Раньше технологическая эпоха вмещала сотни, потом десятки поколений. Теперь одно поколение вмещает несколько эпох. Первую книгу я написал наливной ручкой в 1994-м году. И я же, если проживу хотя бы своё, застану совсем диковинные форматы. Контент будущего – это трехмерная проекция в пространство перед. Затем, после подключения проводков к телу, — впрямую наведенные ощущения. Затем, после загрузки разума в сеть, — впрямую наведенные смыслы.
Новые форматы сменяют старые, но не убивают совсем. Поэтому форматы будут сосуществовать, хотя и в ассиметричных пропорциях.
Однако у старых форматов есть одно уникальное свойство. Контент на ограниченном носителе всегда более ценен, чем контент на безразмерном носителе. Ограниченность носителя становится презумпцией наличия предварительного отбора. Ведь на такой носитель все не поместишь, приходится отбирать.
Поэтому — вперед, к книге, к петроглифу, к наскальной живописи.
3 или 4 января 2013 года. Купил впрок, как будущий раритет, а оно вон как вышло. Выпуск его возобновили. Причем возобновили, кажется, бесславно. Но такую славную смерть погубили.
Андрей Мирошниченко
