«Журналист просто должен излагать факты — это придумал Глеб Павловский, чтобы принизить роль журналистов в обществе.» А ведь верно. Кооператив «Факт» уже тогда был агентом Госдепа. Кооперативы «Факт» и «Озеро» перевернули Россию. Проклятые 89-е.
Но демонизм Павловского все-таки, конечно, уступает демонизму Суркова, не стоит преувеличивать. Коммерсантовский стиль зарождался в особом контексте: надо было противопоставиться советской журналистике, пропитанной пропагандой и морализаторством, и сопоставиться с американской. Это уже по пути нечаянно принизили и роль журналиста. Сейчас маятник очевидно пошел назад: от журналистики факта к журналистике мнения; точнее, к журналистике истории. Все чаще слышны призывы делать истории, а не новости. Новости — не наша профессия.
Валерий Панюшкина против журналистики факта
…Людям нужны истории, сказала Мэрил Стрип. И это действительно так. Мать может положить ребенка спать, не покормив его — нечем. Но невозможно себе представить, чтобы она положила ребенка спать, не рассказав ему что-то. Истории нужны для идентификации в мире. Поэтому сколько люди существуют, они постоянно рассказывают истории про себя, про других.
Важен факт рассказывания истории. В самом процессе заложено как минимум две важные вещи. Мы таким образом осознаем существование пространства и времени. Если бы истории не существовало, мы бы осознавали отсутствие их, что очень некомфортно.
Думать — значит задавать себе вопросы. Вы задали 14 вопросов участникам истории, которую вы рассказываете.
Когда вам говорят, что нужно опрашивать две стороны, это ложь. Нужно опрашивать три, четыре или все стороны, которые участвуют в какой-то истории. От того, что история не правдивая, она не становится хуже. «Капитанская дочка» — это не правдивая история, это прекрасная история. Между журналистикой и художественной литературой есть еще непонятная сфера — как бы документальность.
Вы задали вопросы всем участникам событий, и что вы получаете? Что, кто, где, когда, почему, кому выгодно, кому невыгодно, кто друзья, кто враги, что теперь будет. Это не история. Вильям Горнеги (?), американский теоретик журналистики, называет это ситуацией. Вы прояснили ситуацию, и теперь вам нужно ее рассказать. Рассказывая истории, вы должны выбрать факты.
Журналист просто должен излагать факты — это придумал Глеб Павловский, чтобы принизить роль журналистов в обществе. Что делает журналист на самом деле — он показывает маршрут. В зависимости от того, что он показывает, вы узнаете совершенно разные города. Никакого мнения нет, но истории получаются разными. И выбор маршрута для журналиста — это и есть некоторое интеллектуальное усилие, которое он совершает. Сообразуясь со своими взглядами. Потому что если у вас нет взглядов, выбор маршрута за вас совершит ньюсмейкер, тот, о ком вы рассказываете. Тогда вы станете марионеткой в его руках.
Маршрут, который вы проходите, чтобы рассказать историю — это дуга. Потому что ситуация тоже не простая, она объемная. Если вас не прет, когда вы рассказываете истории, значит, вы неправильно это делаете. Рассказывайте иначе.
Чтобы история задвигалась, она должна перевернуться. Если юноша и девушка встретились и полюбили друг друга, в этом нет истории. А если они из двух враждующих семей, это уже лучше. Нужно вывести историю из равновесия любым доступным нам способом. Вот эти усилия, которыми мы выводим историю из равновесия, и есть интеллектуальные усилия журналистов.
Выводов можно сделать много. Требование объективности и отсутствия личности журналиста в тексте — я с этим не согласен. Если у вас нет трехчастной структуры, которая заставляет историю двигаться, то это не история. Это скучно. Плохо, в этом нет никакого смысла.
Плотность текста. Если взять женские романы, то плотность текста очень маленькая. Слов много, смысла в них мало. Это специально так делается. Потому что роман читает девушка на пляже. Она все время отвлекается, но нити она не потеряла, потому что за это время ничего не произошло. В качестве очень плотного текста я всегда привожу в пример строку из Бродского «я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя». Значит, что он спит в камере, охранник вооружен, он уже так давно в тюрьме, что ему уже начало сниться это, а не вольная жизнь.
Невозможно просто рассказывать историю объективно и все. Кто-то выбирает структуру истории, выбирает факты. И этот кто-то все равно делает это на основании каких-то своих личных взглядов. И если этот кто-то находится в осознанной позиции отстраненности от того, что происходит, то он находится в шизофренической позиции. На самом деле делая важный вывод, он делает вид, что не делает этого.
Есть вещи поважнее, чем журналистика. Это очень важно понимать тем, кто здесь учится. Понимать, что на каком-то этапе вот этой позиции шизофренического отстранения от действительности становится недостаточно. Хочется не просто сообщить, что делают другие люди, а сделать что-то.
Поэтому многие хотят рассказать вымышленную историю. Например, когда Шекспир пишет «Ромео и Джульетту», он выдумывает любовь. Никакой любви в средние века не было. Представлений о любви в таком виде, в котором они возникли в эпоху ренессанса, не было. Любовь и брак не были связаны. Когда человек рассказывает историю фикшен, он привносит что-то. Ремесло рассказывать истории рано или поздно приводит человека к тому, что он переходит от запечатлевания того, что он видит, до привнесения того, чего в мире не было. Например, любви.
Источник
Литератор и журналист Валерий Панюшкин, автор книги о Газпроме и о Ходоковском. Встреча в рамках «Свободного лектория», 13 марта 2010
