Наконец, сформулировал, почему американские журналисты так радеют за long-form reading. Привечают удачные примеры, награждают друг друга. Стараются заразить этим своим пиететом публику.
Не из любви к искусству. Большие тексты – последние прибежище профессии. Только в большом тексте можно претендовать на сохранение стандартов профессии, тогда как короткий текст вполне доступен любителям. Да и вообще – короткий текст растет сам.
В твиттере журналист и любитель не различаются. Владение стандартами или инструментами в коротком онлайне не дает преимущества. Важно просто оказаться в нужном месте в нужное время или выдать что-нибудь этакое: кто громче встал — того и тапки. Порог входа низкий, количество участников огромно, сногсшибательные свидетельства или уморительные перлы оказываются случайно подвластны кому угодно: среда производит несметное количество random acts of journalism, не спрашивая удостоверения редакции.
Чижика-пыжика слабает медведь на балалайке — и это будет такой же fun, как если за балалайку возьмется Ростропович. Или даже нажористее.
А вот сложное (большое) произведение требует выучки. Поэтому оно, побочно, сохраняет стандарты профессии. Сохраняет за журналистами заповедник.
Конечно, графоман-любитель тоже может залезть в этот заповедник с большим текстом, но его сразу будет видно. Медведь в оркестре не сдюжит.
Однако это действительно будет заповедник, огороженная и пестуемая территория для редких зверушек. Потому что устройство экосистемы медиа теперь определяется не предпочтениями журналистов, а предпочтениями публики, которая и сама авторствует.
Как ни украшай журналистику, погоду на рынке СМИ теперь определяет не она, а время аудитории. И это время тратится не столько на потребление контента, сколько на его редактуру, то есть на участие в его производстве.
Поэтому – да, длинные тексты способны сохранить стандарты профессии. Но не способны сохранить профессию.
Андрей Мирошниченко
